Будет неправ тот, кто считает, что эмоции, настроения и видения политиков, которые с тоской смотрели в сторону Путина, ссылаясь на него как на защитника традиций, исчезли из общественных дебатов. С консервативной точки зрения это особенно важно.
Идеология рашизма и теология «русского мира», часто представляемая в правых и религиозных, в основном западных СМИ как русский консерватизм, глубоко заразила европейское и польское консервативное движение. И это вызов, который консерватизм, включая польский консерватизм, должен принять.
Дело не в том, чтобы искать институты, поддерживаемые щедрой рукой Кремля, указывать, кто и почему участвовал в мероприятиях, организованных в России, и кто работал в компаниях, прикрывающих воинственные наклонности Кремля. Указывать на это, конечно, имеет смысл, но стоит напомнить, что сильный человек Кремля, хотя сегодня он маргинализирован — по крайней мере, в западных СМИ и в посланиях западных политиков — и представлен в роли грозного психопата, не так давно вызывал уважение и восхищение во многих кругах по разные стороны политической сцены.
Для одних он был представителем великой культурной и художественной силы, с которой нужно было считаться, другим — например, Герхарду Шрёдеру — он обеспечивал обеспеченную жизнь и позволял вести гигантский бизнес, третьи были впечатлены его силой, решительностью и консервативными и религиозными ценностями, которые он якобы представлял. (…)
Сейчас, конечно, признаваться в таких интересах неуместно, и даже Марин Ле Пен утверждает, что она была бы более суровой к Путину, чем Эммануэль Макрон (при этом утверждая, что как только закончится война, она начнет строить стратегическое сближение между НАТО и Россией).
Однако ошибается тот, кто думает, что эмоции, настроения, обоснования и видения политиков, которые раньше с тоской смотрели в сторону Путина, исчезли из публичных дебатов. Они все еще существуют, и стоит встретиться с ними всерьез, рассмотреть их и, возможно, очистить политическое мышление от того, что составляет суть рашистской политики и религиозности, черпающей вдохновение в «русском мире». С консервативной точки зрения это особенно важно, потому что идеология путинской России аккуратно и охотно — хотя бы через перо Дугина — использует консервативные клише и тянется к сокровищнице религиозного воображения. (…)
Нет сомнений, что путинской Россией управляет система из бывшего КГБ, и что многие её элементы являются пережитками советского и коммунистического мышления. Однако такой взгляд на реальность очень удобен для консерваторов, поскольку позволяет избежать столкновения с проблемой признания того, что политическая идеология, используемая рашистами для оправдания своих действий, также уходит корнями в иные модели мышления.
Достаточно взглянуть на символику Вооруженных сил Российской Федерации, чтобы увидеть, что она сочетает в себе как отсылки к Советской Армии, так и к традициям царизма. Идеологические основы путинского государства также охотно и обильно опираются на целый набор консервативных и даже охранительных идей: сильное государство и сильный лидер, превосходство сообщества над личностью, национализм и вера в то, что Запад в целом больше не может предложить ничего актуального.
Защитники традиций? Да, но имперские
Церковь Кирилла — и это верно, даже если посмотреть на место, которое она занимает в структуре власти, — перестала быть приложением и теперь занимает автономное (пусть и полностью соответствующее путинскому мышлению) место в российской системе. Это уже не умиротворенная Сергиевская церковь, а участник «гармонии власти» государства и церкви, идеологический союзник, а не просто послушный раб. Религиозность, которую проповедуют Кирилл, Иларион и десятки других российских священнослужителей или светских богословов, — это не просто послушание приказам «царя/президента», но и глубоко убежденная конструкция идеологии и богословия «русского мира».
Эта идеология во многих моментах остается созвучной эмоциям или даже убеждениям некоторых консервативных христиан Запада. О чём я говорю? Об убеждении, что западный мир полностью прогнил и нуждается в возрождении, об укоренении религиозности в тесном союзе с государством и убеждении, что только таким образом можно успешно перестроить общественную мораль, наконец, о манихейском взгляде на мир, в котором ценности находятся только на одной стороне, то есть на нашей стороне. (…)
Крах коммунизма позволил построить даже если не целостную, то единую систему политического деспотизма, в которой сочетались элементы коммунизма и царского, православного традиционализма. Со временем эта система становилась все более консервативной и открытой для реального, а не только притворного диалога с консерватизмом и правым популизмом Запада.
Также нетрудно заметить, что «консерватизм», «путинский традиционализм» также основан на глубоких корнях русской культуры, на мышлении, восходящем к основам первой русской, а затем московской политической культуры и культуры в целом. Внимательное прочтение мастеров русского мышления, литературы или кино, позволяет понять, почему стало возможным то, что мы видим сегодня в Буче или Ирпене. Фёдор Достоевский — это одновременно мастер гуманистического мышления, как сказал Папа Франциск в самолёте на обратном пути из Бахрейна, и отец православного, антипольского и антизападного шовинизма, который по сути презирает Западную Европу (хотя в то же время обожает её) и западное христианство.
Одно без другого не существует, так же как невозможно отделить в философии Фридриха Ницше то, что в основном является тонкой (но иногда молотобойной) критикой буржуазной цивилизации и буржуазного христианства, от того, что через интеллектуально любопытную концепцию «Übermensch» ведёт к нацистским формам преследования «Untermensch». (…) Без расплаты с ними, в том числе со стороны консервативной мысли, не может быть реального, а не просто словесного противостояния рашизму.
Чем идеологическая система Путина привлекла европейских популистов и часть консервативных христианских кругов? Ответ многогранен, но чтобы дать его, сначала нужно хотя бы кратко описать идеологические основы рашизма. Американский историк и политолог Александр Дж. Мотыль указывает, что суть его заключается, во-первых, в недемократической системе, иногда называющей себя «суверенной демократией»; во-вторых, в культе государства в сочетании с ультранационализмом; в-третьих, в культе лидера государства и, наконец, в реальной поддержке, которую общество оказывает лидеру. Это краткое описание должно быть дополнено, я полагаю, сильным присутствием религиозных и консервативных обоснований необходимости построения суверенных демократий, а также — исходя из идеи Москвы как Третьего Рима или «русского мира» — глубокой убежденностью в упадке Запада, его общей гнилости, которая должна быть заменена свежим динамизмом (включая военный) и моральным здоровьем с Востока. (…)
Это никоим образом не меняет того факта, что некоторые диагнозы мира, которому он служит, и правила его исцеления привлекательны как для правых популистов, так и для части консервативных кругов. Это касается диагноза прогрессирующего разложения западного мира, необходимости заменить правила либеральной демократии, ограничивающие всевластие популистских политиков, правилами некоей новой «суверенной демократии», или убеждения (присутствующего среди некоторых политиков и церковных людей), что оптимальным решением быстро прогрессирующей секуляризации и секуляризации является тесное сотрудничество государства и Церкви, правовая защита имиджа Церкви и близких ей ценностей, а лучшим решением проблем со скандалами внутри религиозных общин является… правовой и политический зонтик государства над Церковью. Взамен Церковь должна поддерживать популистские требования государства. (…)
Геополитики, или Путинские «реалисты»
Интересным, хотя и не очевидным, интеллектуальным и моральным союзником рашизма также остаются — также польские и консервативные — радикальные сторонники геополитического реализма. Джон Дж. Миршаймер — популярный мыслитель (потому что он также чрезвычайно интересен), но его видение геополитики на самом деле является не только объяснением, но и оправданием действий Путина. Уже в 2019 году он писал, что кризис на Украине, начавшийся в 2014 году, был спровоцирован тем, что Запад оскорблял Путина и Россию и не учитывал геополитические интересы Путина.
«Действия Путина должны быть просты для понимания. Украина, представляющая собой обширное пространство плоской земли, которое наполеоновская Франция, имперская Германия и нацистская Германия пересекли, чтобы нанести удар по самой России, служит буферным государством, имеющим огромное стратегическое значение для России. (…) Ни один российский лидер не будет бездействовать, пока Запад помогает установить там правительство, которое решительно настроено на интеграцию Украины в Запад. Позиция Москвы может не понравиться Вашингтону, но он должен понимать её логику. (…) Великие державы всегда настороженно относятся к потенциальным угрозам вблизи своей территории, — пишет Миршаймер, и такой текст подписали бы и Лавров, и Путин.
И даже если Миршаймер морально осуждает Россию в своих последних текстах, логика его мышления на самом деле не оставляет места для таких осуждений. Ведь если в международной политике нет места принципам и моральным законам, если империи могут больше, и если суть политики более слабых государств заключается в том, чтобы смириться со своим местом на карте, то Владимира Путина не в чем обвинять, а вина за его действия лежит на безответственных украинских политиках, которые забыли о своем месте на карте, или на западных политиках, которые излишне раздражают империю.
Стоит напомнить, что Миршаймер всего дюжину лет назад аналогично писал о Польше и отказывал нам в праве вступить в НАТО. Как будто этого недостаточно, нужно сказать, что геополитическая концепция реалистов непременно отождествляется с российскими рашистами.
Консерватизм, который является скорее отношением, чем набором жестких убеждений, и определенным человеческим восприятием, нежели последовательной идеологией, не может не столкнуться с вызовом европейской политике, брошенным как рашизмом, так и его популистами или самоидентифицирующимися правыми единомышленниками за пределами России. Это просто в той мере, в какой традиционный консерватизм, по крайней мере тот, который опирается на источники мышления Эдмунда Бёрка, остаётся стилем мышления и действия, радикально отличающимся от того, что предлагается тем, что иногда называют консерватизмом в политической системе Путина. Действительно, Берк напоминает, что суть его консерватизма заключается в верности английским конституционным принципам, которые были призваны защищать индивидуальную свободу.
Именно верность закону, принципам и нормам, а не поклонение личностям (которые могут потерпеть неудачу, стать одержимыми и иногда самовлюбленными) является сутью консервативной позиции. Сильные лидеры менее важны, чем хорошие законы, а система, защищающая свободу личности, важнее сильного государства.
Томаш Терликовский
Отрывок из книги: Томаша Терликовского, «Есть ли у консерватизма будущее?», издательство WAM, Краков 2023 год
