Христианский публицист Михаил Ситников ведет разговор, начатый на страницах нашего портала доктором философии Михаилом Черенковым.
Очередная статья компетентного христианского автора Михаила Черенкова, опубликованная под заголовком «Христианство в постсекулярном ландшафте: возможность, воображение и производство нового», посвящена одной из наиболее серьезных проблем религии в наши дни. Роль и значимость религиозного дискурса не только в мировосприятии, но и в других аспектах человеческой и общественной жизни продолжает стремительно изменяться. При этом, дискуссии о том, в каком направлении идут такие изменения, как справедливо отмечает автор, в первую очередь касаются христианства. Правда, причиной этого автор, как полагается христианину, видит исключительность христианства, как «венца эволюции» религиозности, исключая в силу понятных причин все прочие факторы.
В результате, резюме статьи с опорой на христианскую догматику и на мнения ряда других современных российских и зарубежных христианских авторов, звучит для этой религии достаточно оптимистично: «Вновь, как в самом своем начале, христианство понимается и объясняется не через свою историю, догматику, религиозную философию или социальную позицию, но через Личность своего основателя. Философский поворот от самоцентрированного субъекта и порожденных им систем значений и структур власти к личности Другого оказывается созвучен глубинным библейско-богословским интуициям. Фигура Другого в его радикальной инаковости манифестирует возможность нового – преодоления секулярного и постсекулярного, переоткрытия в постхристианстве Христа, «верующего воображения», в котором есть «будущность и надежда» (Иер. 29:11). Постсекулярность и постхристианство, взаимопредполагаемые и взаимоопределяемые в своих смысловых и исторических связях, оказываются куда ближе к (новому) началу, чем к концу истории; они сходятся в своей открытости будущему и живут в ожидании искупления секулярного, наступления Saeculum Novum».
И все же… несмотря на оптимистичность прогноза, а может быть, желательность именно такого положения вещей, возникает, немало вопросов, уйти от попыток разрешения которых уже невозможно. Эти вопросы начинаются прямо с предпосылок обсуждения темы «христианства в постсекулярном ландшафте», где само определение современной мировой культуры, как «постсекулярной», не может не вызывать возражений.
Собственно, каковы могут быть причины того, чтобы столь смело утверждать, что присущие всем известным историческим кризисам всплески религиозной мотивации (завоеваний, культурной экспансии, социальной идеологизации, мистицизма) являются концом «секулярности» – особенно в ее современном понимании «светскости»? В конце концов, академическое толкование секуляризма, как отчуждения от клерикального господства (или собственности) значительной части общественного пространства давным-давно завершено – для развитых стран Европы и Нового света в начале, а для России – в течение 20-го века. Сформировавшееся при этом в цивилизованном мире светское пространство не является оппонентом религиозной сферы, а включает ее во всем многообразии религий в себя в ряду всех прочих социальных и культурных институтов.
Но, быть может, все обстоит прямо наоборот? Быть может, корректней говорить не об абсурдной «постсекулярности» светского мира, а о вынужденной «обмирщенности» религиозной сферы? Ведь, вполне очевидных свидетельств в пользу справедливости такого предположения слишком много не только для того, чтобы их игнорировать, но и для того, чтобы кому-то было очень важно их скрывать.
Например, названное в первую очередь заинтересованным в обсуждении вопроса о «постсекулярности» христианство является в форму своих структур не только крупнейшим, но и наиболее политизированным религиозным институтом. Существование крупнейших христианских религиозных структур давно базируется далеко не на раздираемой межконфессиональными богословскими спорами религиозно-доктринальной, а на вполне земной, «материальной» основе. Это и политическая ангажированность, и имущественная, производственная и финансовая базы, это обслуживание интересов крупнейших финансово-политических корпораций в роли инструмента для манипулирования сознанием на уровне архетипов и т.д.
Таким образом, наиболее развитые, укорененные в механизмах современной цивилизации религиозные организации просто не заинтересованы в борьбе с этими «земными» механизмами, давно не обладают ни годными для того инструментами, ни подходящим социальным «материалом». Зато, участвуя в работе таких механизмов, они объективно заинтересованы вписаться и в условия быстро меняющегося мира. Для этого им требуется отвечать этим условиям и, следовательно, переводить свои доминанты в диапазон нерелигиозного оперирования.
В какой-то мере этим можно объяснить современную тенденцию к заметному оживлению клерикального мира, которая совпадает по времени и растущей настойчивости со все более отчетливым этапами развивающегося мирового системного кризиса. В одних случаях (Ватикан, Англиканская церковь, ряд протестантских церквей Европы и США) можно наблюдать достаточно грамотную реализацию религиозными институциями целей самосохранения, где идя на не травмирующие их компромиссы в наиболее актуальных областях, они сравнительно успешно вливаются в светское общекультурное пространство. В других — как, например, в России и ряде стран постсоветского и постсоциалистического лагерей, — та же реакция на ту же ситуацию выражается в тенденции конфронтации. Такая агрессия выражается в форме клерикализации светского пространства — то есть, в попытке буквального дублирования клерикальными институциями своей былой роли, отыгранной на определенном историческом этапе несколько веков тому назад.
Вероятно, дефицит в институтах власти квалифицированных специалистов, обладающих не только знаниями в области истории и истории религии, но и способностью в условиях кризиса оперировать знаниями с учетом новых факторов и свойств меняющегося мира, и определил ставку, сделанную российскими управленцами на попытку возврата к привычному тоталитаризму на псевдорелигиозной основе. Именно такая «нужда текущего политического момента» и стимулирует к попытке внедрить в общественное сознание с помощью идеологической пропаганды представление о некоей «объективной постсекулярности», которой в действительности не только в России, но и других регионах мира не наблюдается.
Но, что же тогда наблюдается?
В конце концов, нельзя отрицать того факта, что экспансия светской сферы с использованием при этом религиозной мотивации слишком очевидна и отчетлива. Это и серьезный всплеск идеологической и политической активности в так называемом «исламском мире», и обостряющиеся межрелигиозные отношения в наиболее взрывоопасных регионах планеты. Это и несравнимо более высокая активность религиозно-мотивированных социальных групп в самой России, если сопоставить ее с относительной инфантильностью остального населения.
Но какое все это имеет отношение к признакам «постсекулярности» самого мира, входящего в новую фазу своей эволюции? По существу, никакого.
Особенно, если исходить из очевидного (и естественного) стремления не религии, нет – религиозных институций, давно и окончательно «спустившихся с небес на землю», во что бы то ни стало сохранить свой обретенный в процессе истории политический и экономический статус, сохранить свою значимость в глазах сильных мира сего, как инструмента манипулирования (управления).
Социальные институты разных религиозных направлений практически идентичны в своих проявлениях: это дела милосердия (призрение сирот и страждущих, гуманитарная поддержка малоимущих и др.), где различные религиозные мотивировки объединяют их, тем не менее, в едином статусе социальных организаций. Такие организации заведомо не конфликтны в светском пространстве, так как самостоятельно производят «продукт» в виде социального эффекта. Вероисповедные институции – то есть, сообщества религиозных людей, могут оказаться вовлеченными в конфликт со светскостью лишь в силу стимула со стороны административных структур, которые борются за влияние на такие сообщества. Зато сами административные религиозные структуры, в силу приватизированного ими права определять ценность личной религиозности каждого отдельного человека и всей массы верующих, оказываются в позиции собственно религиозности, как бы и «не у дел».
В результате, в формирующемся пространстве нового мира религиозные институции, освоившие «земной прагматизм», могут быть востребованы только, как политический инструмент. Но для оправдания собственной предпочтительности в качестве такого инструмента, а, скажем, не какого-то иного из культурообразующих институтов (науки, искусства, образования или промышленности), религиозным институциям требуется миф. В данном случае, миф о «постсекулярности мира», которым можно закамуфлировать их банальную борьбу за продление срока влияния, в итоге — за существование.
На настоящем этапе всеобщего системного кризиса такое положение вещей может устраивать реальных управленцев (структуры власти) различных социально-политических систем. Меняющиеся условия требуют и от них поиска более пригодных способов и методов содействия оптимизации жизни человеческого сообщества. Однако, когда потенций управленцев и обслуживающих их структур оказывается недостаточно для нахождения таких «способов и методов», то власти вынужденно обращаются к устаревшему, но знакомому инструментарию, пусть это и грозит непредсказуемыми рисками.
Поэтому, обращение религиозного автора статьи к догадке Тома Райта насчет ценности внимательного отношения к знакам времени, выглядит сегодня в высшей степени актуальным для каждого. То, что Райт облек в своих предощущениях в христианский образ, говоря «многие из нас вскоре ощутят свое сходство с учениками, направлявшимися в Эммаус», уже происходит сегодня со всеми. Причем независимо от религиозности или неверия, даже если это не осознается до конца. Потому что мир уже ступил на некий новый, неизведанный путь, где совет встретившегося на нем «таинственного незнакомца», которым для христиан будет Христос, для буддистов – Будда, а для неверующих – Знак объективной реальности, может оказаться и бесценным.
Только это будет явно не совет многих «старых знакомых». Особенно тех из них, что цинично променяли Вечное на временное…
Михаил Ситников
