Новый фильм Терренса Малика «Скрытая жизнь» тесно связан с жизнью Франца Егерштеттера, австрийского фермера, обезглавленного в Берлине в 1943 году за отказ принести присягу на верность Гитлеру или служить в армиях Третьего рейха. Для Егерштеттера его совесть стала его крестом. Малик ярко изображает все, что Егерштеттеру пришлось оставить, неся этот крест: свою любимую жену, трех дочерей, свои поля, своих соседей, свою деревню, свой прекрасный мир.
Письма Егерштеттера к жене, отрывки из которых озвучены в фильме, показывают человека, который изо всех сил пытался найти способ выжить при гитлеровском режиме, не изменяя своей вере и не игнорируя свою совесть.1 У его совести было мало союзников. Мы видим, как его пастор и его епископ пытаются убедить его, что Бог не осудит его за призыв на военную службу, даже если война, которой он служит, будет несправедливой. Егерштеттера заверили, что Бог будет судить грешного правителя, а не его послушных подданных. Сообщение было in dubio pro auctoritate — «в неясных вопросах подчиняться властям». Это была стандартная инструкция, которую получали католики в отношении участия в войне на протяжении полутора тысяч лет. Примерно то же самое сказали бы и православные пастыри. Отчасти благодаря делу Франца Егерштеттера католическое учение о войне, совести и послушании было радикально пересмотрено на Втором Ватиканском соборе в 1965 году. В 2007 году Егерштеттер был беатифицирован.2
Аналогичное свидетельство дал в тот же период Александр Шморель, православный христианин и студент-медик, который был одним из основателей «Белой розы», группы, состоящей из студентов немецких университетов, тайно распространявших антинацистские листовки. Шморель тоже был казнен в 1943 году3. В 2012 году он был официально причислен к лику святых Православной церкви во время службы в соборе Новомучеников и Исповедников в Мюнхене, который находится всего в нескольких минутах ходьбы от могилы Шмореля. На иконе внутри церкви изображен Шморель, держащий в руках свиток с тремя фразами, взятыми из его последнего письма к родителям: «Это тяжелое «несчастье» было необходимо, чтобы поставить меня на верный путь, и поэтому вовсе не было несчастьем… Что я знал до сих пор о вере, об истинной и глубокой вере, об истине, последней и единственной истине, о Боге? Никогда не забывайте о Боге!»4
Но как мало было немецких и австрийских христиан, отказавшихся участвовать в гитлеровских войнах или предпринявших акты сопротивления! Хотя несколько церковных лидеров и осудили нацистскую идеологию и антисемитизм, никто не осмелился объявить гитлеровские войны несправедливыми или предостеречь, что для христианина было бы грехом принимать в них участие.5 Те немногие христиане Третьего рейха, которые отказались от военной службы, сделали это без поддержки своих епископов. Для подавляющего большинства совесть, кажется, уснула.
Что мы понимаем под совестью? До девятнадцатого века не существовало еврейского слова, обозначающего совесть, хотя такие метафоры, как «тихий голос», услышанный пророком Илией, подразумевают совесть.6 Пророки, от Моисея до Иоанна Крестителя, обычно противостоявшие царям, сами были голосами совести до того, как появилось само слово «совесть».
Создание единого слова для обозначения совести — синейдесиса [syneidesis] (συνείδησις) — относится к греческим философам. Синейдезис означает осмысление в своем собственном уме, обладание внутренним моральным знанием о том, что правильно, а что неправильно, способность применять общие принципы морального суждения к конкретным случаям. Адаптированный на латыни, термин стал произносится conscientia. «Греческий термин, — комментирует ученый-патристик о. Эндрю Лаут, — имеет более широкое значение, чем в английском языке, охватывающее не только совесть, но и сознание, и даже добросовестность. Как моральный термин он, по-видимому, означает, прежде всего, процесс принятия решения (сведение воедино соображений, именно осознание), и это то, что обычно означало западное понятие совести, способность морального суждения. В современный период (восемнадцатый век и далее) оно приобретает другой смысл, моральный смысл, то есть личностный, индивидуальный, не сводимый к моральному суждению: это часть общего сдвига в интеллектуальном сознании… неопределимое чувство моральное убеждение».7
Возможно, наиболее полное современное определение совести можно найти в «Конституции Церкви в современном мире», изданной в 1965 году Вторым Ватиканским собором:
«В глубине совести человек обнаруживает закон, который он не навязывает себе, но который принуждает его к повиновению. Всегда призывая его любить добро и избегать зла, голос совести, когда нужно, конкретнее говорит его сердцу: это делай, а этого избегай. Ибо человек имеет в своем сердце закон, написанный Богом; повиноваться ему — само достоинство человека; по нему он и будет судим.8Совесть — это самое сокровенный центр и святилище человека. Там он наедине с Богом, чей голос эхом отдается в его глубинах. Чудесным образом совесть открывает тот закон, который исполняется любовью к Богу и ближнему. В верности совести христиане объединяются с остальными людьми в поисках истины и подлинного решения многочисленных проблем, возникающих в жизни отдельных людей и в общественных отношениях.
Следовательно, чем больше господствует совесть, тем больше людей и групп отворачиваются от слепого выбора и стремятся руководствоваться объективными нормами морали. Совесть часто уходит в тень из-за индивидуального невежества. Человек, который мало заботится об истине и добре, или о совести, мало-помалу становится практически глухим к голосу совести из-за привычного греха. (Gaudium et Spes, раздел 16)9
Тот же документ Собора фокусируется на «самом человеке, целиком и полностью, его теле и душе, сердце и совести, разуе и воле». Те, кто «умышленно исключают Бога из своего сердца и пытаются уклоняться от религиозных вопросов, не следуют велениям своей совести в результате не освобождаются от вины». Здоровая совесть побуждает нас «стать ближним каждому человеку без исключения и активно помогать ему, когда он встречается на нашем пути». В экстремальных ситуациях, продолжает текст, отказ подчиняться недействительным законам и приказам не только необходим, но и похвален: «Собор желает, прежде всего, напомнить о неизменной обязательной силе всеобщего естественного права и его всеобъемлющих принципов. Сама человеческая совесть придает этим принципам все более решительный голос. Следовательно, действия, заведомо противоречащие этим же принципам, а также приказы, предписывающие такие действия, являются преступными, и слепое повиновение не может оправдать тех, кто уступает им. Наиболее гнусными среди них являются действия, направленные на методичное уничтожение целого народа, нации или этнического меньшинства. Такие действия должны быть решительно осуждены как ужасные преступления. Мужество тех, кто бесстрашно и открыто сопротивляется тем, кто отдает такие приказы, заслуживает высшей похвалы». В том же разделе текста Собор одобрил отказ от военной службы по соображениям совести [English: conscientious objection]: «Кажется правильным, что законы предусматривают гуманные положения для тех, кто по соображениям совести отказывается носить оружие, при условии, что они согласны служить человеческому сообществу как-то иначе»[79].10
«Отказник от военной службы по соображениям совести» — это современный термин, который стал широко использоваться только во время Первой мировой войны, но если понимать, что этот ярлык относится к любому, кто отказывается подчиняться приказу, который он или она считает нарушением религиозных обязательств, мы можем найти многие тысячи отказников по соображениям совести на протяжении веков. Можно отказаться не только от войны по соображениям совести, но и от любой другой деятельности, связанной с прекращением жизни, которую общество может попытаться навязать отдельному человеку, включая отказ от помощи в абортах, эвтаназии или смертной казни. Отказ ранних христиан приносить жертвы или возносить благовония языческим божествам можно охарактеризовать как отказ от военной службы по соображениям совести.
В этом смысле, первыми отказавшимися от военной службы по соображениям совести, упомянутыми в Библии (см. Книгу Исход), стали Шифра и Пуа, две повитухи из Египта, которые проигнорировали приказ фараона убивать всех сыновей, рожденных еврейскими женщинами. «Но повитухи убоялись Бога и не сделали так, как повелел им царь Египетский, и оставили младенцев мужского пола в живых».11 Так был спасен младенец Моисей.
Первым отказником от военной службы по соображениям совести, появившимся в европейской литературе, стала другая женщина, Антигона, главная героиня одноименной пьесы Софокла. Она была написана в Афинах за четыре века до Рождества Христова. Игнорируя приказ своего отца, царя Креонта, оставить тело ее мертвого брата Полиника непогребенным, за городскими воротами, в качестве пищи для стервятников, Антигона сама похоронила Полиника. Подобно еврейским акушеркам, она руководствуется внутренним голосом, столь убедительным, что готова рисковать своей жизнью. Креонт под страхом смерти приказывает часовому найти еще неустановленную виновную сторону. «Клянусь Зевсом, — предупреждает царь часового, — если вы не найдете и не приведете ко мне того самого человека, который совершил это беззаконное погребение, смерти для вашего наказания будет недостаточно. Повешенный на кресте заживо, ты первый признаешься в этом безобразии». Затем хор воспевает хвалу царю и верховенству закона: «Если он чтит законы страны и чтит богов государства, гордо будет стоять его город; но безродный изгой — это человек, смелый в своей гордыне, который уклоняется от пути праведности». Когда Креонт узнает, что в погребении виновна его собственная дочь, он потрясен, но непреклонен в отношении ее наказания. Антигона замурована в пещере, чтобы умереть от голода. Затем раскаявшийся Креонт передумал и снова открывает пещеру, чтобы освободить свою дочь, но уже слишком поздно — Антигона повесилась. Ее смерть, в свою очередь, вызывает самоубийства ее сестры и брата. Трагедия заканчивается полным одиночеством Креонта. Понятие совести лежит в основе драмы Софокла — Креонт, совесть которого задушена гордыней, и Антигона, совесть которой пылает, как костер.
За несколько веков до рождения Христа греки много думали о совести. Послушный своему божественному внутреннему голосу, своему даймону, Сократ предпочел выпить смертоносный болиголов, но не подстраивать свое мышление к требованиям своих собратьев-афинян.12
Благодаря Сократу, совесть — syneidesis — стала ключевым словом в лексиконе философов-стоиков. Они рассматривали совесть как ключ к духовному миру человека, превращающий мораль из простого подчинения действительным законам в добродетель, очищающую сердце. Живая совесть показывает, что люди обладают искрой божественности, которая отличает их от животных. Один из поздних стоиков, римский император Марк Аврелий, писал, что совесть — это способность человека «переходить от одного бескорыстного действия к другому, имея в виду Бога. Только там восторг и тишина… единственные награды нашего существования здесь — незапятнанный характер и бескорыстные поступки».13
Был ли Святой Павел под влиянием стоиков? Скорее всего. Поразительно, как часто он употребляет слово синеедесис — двадцать пять раз. Например, он ссылается на закон, «написанный в сердцах наших… о чем свидетельствует и совесть».14 Синеидез также используется в Деяниях: «Павел посмотрел прямо на Синедрион и сказал: «Братья мои, я исполнил свой долг перед Богом со всею совестью до сего дня».15 Святой Петр упомянул о синеидезии три раза, в последнем примере, описывающий крещение «как обращение к Богу за чистой совестью через воскресение Иисуса Христа».16 В рассказе о прелюбодейной женщине, чья жизнь была спасена благодаря вмешательству Иисуса, это слово также встречается в некоторых, но не во всех ранних рукописях Евангелия от Иоанна: «[Иисус] сказал [тем, кто был готов убить ее], тот кто из вас без греха, тот первый брось в нее камень. А слышавшие, будучи обличаемы совестью, уходили один за другим, начиная со старших, до последнего, и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди».17
Для зарождающихся христианских общин совесть была не только законом, написанным во всех человеческих сердцах, но и образом жизни, сформированным учением и примером Христа. Христианин был тем, кто следовал за Христом не только благодяря умственному согласию, но и признавая его проводником в своей повседневной жизни.
Читая мартирологии ранней Церкви, мы видим, что многие стали мучениками за поступки, которые в сегодняшней терминологии можно было бы назвать отказом от военной службы по убеждениям, а также гражданским неповиновением. Одна из проблем, с которой столкнулись христиане, касалась любой формы убийства людей. Примером для них был Иисус, который не участвовал ни в одной войне, не благословлял войны и никого не убивал. Единственным из его учеников, пролившим чью-либо кровь, был Петр, повредивший ухо одному из людей, пришедших арестовывать Иисуса. Иисус сразу же предупредил Петра: «Сложи свой меч, ибо всякий, живущий мечом, от меча и погибнет».18 Последним чудом Христа перед распятием было исцеление раны часового. В ранней Церкви обезоруживающие слова Христа к Петру — «сложи меч твой» — понимались как обращенные к каждому христианину.
В первые четыре века существования церкви христиане были известны, и даже печально известны, своими отказами принимать участие в войне.
Дидахе, текст, который большинство ученых датирует примерно 100 г. н.э., требует от тех, кто готовится к крещению: «Не убивайте ребенка путем аборта и не убивайте рожденного… Не делайте злого совета против ближнего своего. Вы не должны никого ненавидеть».19
В широко распространенной критике христиан, написанной во втором веке римским философом Цельсом, христиане были резко осуждены за то, что сегодня назвали бы отказом от военной службы по соображениям совести. «Если бы все люди поступали так, как вы, — писал Цельс, — ничто не мешало бы императору остаться в полном одиночестве, а с дезертирством его войск Империя попала бы в руки самых беззаконных варваров». Защищая ненасилие среди христианского сообщества, в следующем столетии теолог Ориген Александрийский ответил на критику Цельса: «Христиан учили не защищаться от своих врагов; и поскольку они соблюдали законы, предписывающие кротость и любовь к человеку, они получили от Бога то, чего не достигли бы, если бы им было позволено вести войну, хотя они вполне могли бы это сделать».20 Христианский отказ от военной службы, утверждал Ориген, не свидетельствует о безразличии к социальной ответственности, а скорее является ответом на враждебность на духовном и трансцендентном уровне: «Чем набожнее личность, тем эффективнее она помогает императору, так что солдаты, которые идут в строй и убивают все вражеские войска, какие только могут … Другими словами, величайшая война ведется не с человеческими врагами, а с теми духовными силами, которые делают людей врагами ».21
В тот же период святой великомученик Иустин писал в том же духе: «Мы, преисполненные брани и взаимной резни и всякого зла, каждый из нас во всем мире перековал орудия войны… мечи свои на орала и копья свои на серпы». (Диалог с Трифоном, 110) В другом месте он писал: «Мы, прежде убивавшие друг друга, теперь не только не воюем с нашими врагами, но, чтобы нам не лгать и не обманывать наших судей, мы с радостью умираем, исповедуя Христа» (Первое извинение, 39).22
В конце второго века Климент Александрийский описал церковь как «армию, которая не проливает крови».23 «Если вы станете одним из Божьих людей, небеса будет вашей страной, а Бог — вашим законодателем. И каковы Его законы? Вы не должны убивать. Возлюби ближнего своего как самого себя. К тому, кто ударит тебя в одну щеку, обрати и другую».24 «В мире, а не на войне нас тренируют».25
В Апостольском Предании, приписываемом Ипполиту Римскому и написанном, по-видимому, в середине третьего века, отказ от убийства является предварительным условием крещения: «Воин не должен убивать человека по приказу. Если ему прикажут, он не должен выполнять приказ и не должен приносить присягу. Если он не хочет, пусть будет отвергнут. Тот, кто обладает силой меча или является магистратом города, который носит багряницу, пусть прекратит свое существование или будет отвергнут. Если ожидающие крещения или верующие желают стать солдатами, они будут отвергнуты, потому что они презрели Бога». (Канон XVI: О профессиях)26
Некоторые повествования о мучениках ранней Церкви касаются тех, кто отказался от военной службы. Один из самых подробных рассказов касается молодого североафриканца, св. Максимилиана Тевестского, который предстал перед судом в 295 году. Максимилиан сказал проконсулу Диону: «Я не могу служить, потому что я христианин. Это грех». «Служи или умрешь», сказал проконсул. «Я не буду служить», ответил Максимилиан. «Вы можете отрубить мне голову, я не буду служить этому миру, а только моему Богу». «Ты должен служить, — сказал Дион, — иначе ты умрешь жалкой смертью». «Я не погибну, — сказал Максимилиан — Мое имя уже пред Господом. Я могу не служить». Дион сказал: «Пожалей свою молодость и служи. Это то, что должен делать молодой человек». «Я служу моему Господу», — ответил Максимилиан. «Я не могу служить миру. Я уже сказал вам: я христианин». Дион указывал: «В священной страже господ наших [императоров] Диоклетиана и Максимиана, Константина и Максима есть солдаты-христиане, и они служат». Максимилиан ответил: «Они знают, что для них лучше. Но я христианин и не могу поступать неправильно». Он был казнен мечом.27
Святой Мартин Турский, родившийся всего через двадцать один год после казни святого Максимилиана, является еще одним святым, особенно связанным с отказом от военной службы по соображениям совести. Мартин был сыном трибуна императорской конной гвардии. Когда ему было всего десять лет, в 316 году, Мартин увлекся учением Христа и, несмотря на отцовское сопротивление, стал новообращенным. Христианство в то время больше не было незаконным, но и не являлось доминирующей религией. Примерно в возрасте двадцати лет, накануне битвы при Вормсе, отряд святого Мартина был призван предстать перед императором Юлианом, чтобы получить награду. Отказавшись принять это, Мартин объяснил Джулиану: «До сих пор я служил тебе солдатом. Теперь позвольте мне служить Христу. Отдай награду этим другим — они будут сражаться, а я воин Христа, и мне не дозволено сражаться». Император обвинил его в трусости, на что Мартин ответил, что, во имя Христа, он готов встретиться с врагом на следующий день один и без оружия. Его начальство планировало принять его предложение, но галлы потребовали мира, и битвы так и не произошло. Мартина демобилизовали, после чего он стал монахом.28
В первые века христианства отказ от военной службы по соображениям совести был чем-то нормальным. Почему отказ от военной службы по соображениям совести не остался христианской нормой? Почему для нас удивительно и даже тревожно слышать, что это когда-то было нормой?
В 313 году соправители Константин и Лициний издали Миланский эдикт, согласно которому быть христианином больше не считалось преступлением. Первый век мученичества закончился. Отношения между церковью и государством стали теплеть.
Император, исторически являвшийся заклятым врагом Церкви, теперь стал ее защитником и покровителем. Монументальные церковные здания были возведены благодаря императорской финансовой помощи. В 380 году, во времена правления Феодосия I, менее чем через полвека после смерти Константина, официальной религией Римской империи было провозглашено христианство. Государство не только не преследовало, но и благоволило христианам. Крещение, когда-то опасное, теперь стало выгодным. Церковь больше не заботилась лишь о царстве небесном; теперь ее рассматривали как партнера императора в поддержании царств этого мира. «Когда церковь и государство взаимодействуют, — гласит пословица, — у государства всегда ведущая роль».
Христианское отношение к взаимодействию с Цезарем постепенно приняло новое направление, но, что примечательно, Церковь по-прежнему сохраняет глубокое критическое отношение к военной службе и участию в войне. Епископы, присутствовавшие на Первом Вселенском Соборе, состоявшиеся в Никее в 325 году в присутствии Константина, заявили: «Все, призванные благодатью и показавшие первое радение, сбросив с себя воинские пояса, но потом возвратившиеся, как псы на свою блевотину, так что некоторые вновь заняли свои воинские должности; пусть они, проведя три года в качестве прихожан, будут отлучены от церкви в течение десяти лет. [Слушатели и отлученные — это категории кающихся, которые могут присутствовать, как новообращенные, на богослужении, но исключены из Евхаристической Литургии.] Но в каждом случаяе необходимо тщательно исследовать способ, которым они совершают покаяние. Ибо те, которые совершают епитимию, а не притворяются, со страхом и слезами, и постоянством, и добрыми делами, когда исполняют покаяние, должным образом молятся; и после этого епископ может принять более благоприятное решение относительно них. А те, которые относятся к делу с равнодушием, и считают достаточной для своего обращения неучастие в церковной жизни, должны исполнять все положенные сроки». (Канон XII)29
Когда-то христиане отличались воздержанием от войны, но к пятому веку их можно было найти в каждом воинском звании. Тем не менее, церковные каноны по-прежнему требовали от солдат не убивать. На тех, кто погиб в бою, налагались периоды покаянного отлучения от евхаристического общения. Например, свт. Василий Великий предлагал трехлетнее отлучение от Евхаристии для тех, кто закончил карьеру на поле брани.30
Только в конце четвертого века богословские основы, допускающие участие в войне мирян-христиан, были разработаны святым Августином, епископом Гиппона в Северной Африке. Поддерживая традиционное мнение о том, что отдельному христианину запрещено применять смертельное насилие в целях самообороны, он утверждал, что защита своей общины — это другое дело. Августин утверждал, что не прибегать к вооруженной защите перед лицом вторжения было бы грехом.
Сочинения Августина, все на латыни, широко распространялись на Западе, но мало повлияли на грекоязычную церковь Востока. Язык постепенно разделял христиан, кульминацией которого стал Великий раскол 1054 года. Это языковое разделение может объяснить тот факт, что теория справедливой войны Августина была малоизвестна и никогда не принималась Православной церковью. Даже в случае отражения захватчиков война никогда не рассматривалась как нечто, что можно было бы назвать «справедливым» и уж тем более «святым». В ситуациях, когда альтернативы насильственной обороне, казалось бы не было, война рассматривалась как зло, хотя и меньшее, так как неизбежно война влечет за собой убийства и совершение других тяжких грехов. По этой причине священнослужителям запрещалось и запрещается церковными канонами служить в алтаре, если они были воинами на войне или убивали другого человека в целях самообороны или случайно. (Есть православные священники, которые не водят машину из-за опасности случайно причинить кому-то смерть.)
Поискав в святоотеческих источниках и византийских военных уставах тексты о войне, о. Стэнли Харакас, многоопытный профессор православного богословия в Греческой православной богословской школе Святого Креста в Массачусетсе, отмечал: «Я обнаружил удивительную последовательность в почти полностью отрицательной моральной оценки войны в сочетании с признанием того, что при определенных обстоятельствах война может быть необходима для защиты невинных и ограничения еще большего зла. В этом случае война может быть неизбежной альтернативой, но тем не менее она остается злом. В Православии практически отсутствует какое-либо упоминание о «справедливой» войне, тем более о «хорошей» войне. Традиция также исключает возможность крестового похода. Для восточного православия война может рассматриваться только как «необходимое зло», со всей сложностью и неточностью такого определения. Харакас обнаружил то, что он назвал «расслоением пацифизма» в церкви. Дисциплина не убивать других ни при каких обстоятельствах, применявшаяся ко всем крещеным христианам в ранней Церкви, со временем стала требоваться только от служащих в алтаре и иконописцев.31
Возникает вопрос: если в Православной Церкви война рассматривается как врожденно греховное занятие, даже в случае борьбы с захватчиками, то откуда в церковном календаре «военные святые»? Один из таких новообращенных, великомученик Георгий, стал самым известным из них. На иконах мы привыкли видеть святого Георгия в доспехах, сражающегося со змием. Георгий жил во времена гонений императоров Диоклетиана и Максимиана (303-311), когда многих христиан уводили на рабский труд, пытки и казни. Георгий имел смелость выйти на площадь и объявить: «Все языческие боги — дьяволы. Мой Бог сотворил небеса и есть истинный Бог». За это он был арестован, подвергнут пыткам и казнен.32Говорят, что его свидетельство привело к обращению многих и придало новой смелости другим, уже крещенным. Икона Св. Георгия и змия хоть и неисторична, но представляет собой кладезь соответствующих символов.
«Дракон», против которого боролся Георгий, был его собственным страхом, когда он противостоял требованиям своих правителей отказаться от своей христианской веры. Белый конь, на котором едет святой Георгий, олицетворяет данное Богом мужество. Тонкое, как карандаш, копье с крестообразным навершием, которое легко лежит в его раскрытой руке, олицетворяет силу Бога. На бесстрастном лице Георгий нет и следа гнева, ненависти, страха или беспокойства.
Хотя нет никаких записей о том, что святой Георгий принимал участие в войне, в церковном календаре есть святые, чьи жизнеописания включают сражения на поле боя. В Православной Церкви одним из самых известных из них является святой Александр Невский, князь Новгородский. В молодости он руководил успешными военными кампаниями. Русские до сих пор помнят его победу над тевтонскими рыцарями на льду Чудского озера в 1242 году. Однако, изучая русскую историю, мы встречаем не просто воина, а человека, которым впоследствии стал Александр Невский. Сменив свои доспехи на облачение дипломата, князь Александр сумел нормализовать отношения с ханом Батыем, спасти Россию от войны, которую она не могла выиграть, и добиться уступок, защищая церковную жизнь. В конце концов, он оставил военные и дипломатические должности, облачился в монашеские одежды и вел покаянную жизнь. После его смерти народ России помнил его как князя-воина, ставшего миротворцем и, в конце концов, принявшего подвижническую жизнь монаха. Именно монахом он изображался на ранних иконах. Только во времена царя Петра Великого иконы князя, ставшего монахом, были переработаны так, что он изображался одетым как воин, а не как монах. «Таким образом, — отмечал русский библеист о. Георгий Чистяков, «монашеский святой был превращен в русский вариант Марса, бога войны, почитание которого связано с культом оружия. Переделка иконы была чистым язычеством, православным только по форме, клеветой на самого святого».33
Подобно Александру Невскому, многие святые в свое время были воинами, чьи подвиги на поле боя и мужество до сих пор вызывают восхищение. Тем не менее, никто никогда не был канонизирован за свои военные навыки, героизм в бою или военные заслуги.
Проблема национализма. Чтобы рассмотреть вопрос о том, почему отказ от войны по соображениям совести не стал исключением, необходимо рассмотреть способы, которыми национализм формирует наше самовосприятие и может повредить или заставить замолчать совесть. Часто нас больше определяет национальная, чем религиозная идентичность.
Невозможно установить дату возникновения национализма как популярной идеологии. Несомненно, это был главный фактор европейских реформационных движений шестнадцатого и семнадцатого веков. В девятнадцатом веке национализм стал доминирующей силой во многих странах, а также в бывших странах, которые были поглощены их более могущественными соседями — Ирландия, Уэльс и Шотландия — Англией, Сербия и Греция — Османской империей и т. д. Для многих национализм означал восстановление языковой и культурной жизни, а также, по крайней мере, некоторой степени политической и религиозной автономии. В такой стране, как Соединенные Штаты, национализм был средством создания объединяющей связи между людьми, чьи корни были во многих других странах.
Национализм представлял и до сих пор представляет собой огромную проблему для христиан. Являюсь ли я прежде всего членом того народа, в котором мне довелось родиться, или я прежде всего член безграничного Тела Христова, в которое я был крещен? Если государство приказывает мне поступать так, а Евангелие Христово — по другому, что имеет приоритет? Способен ли я вообще признать, что между Богом и страной может быть конфликт? Это может быть мучительной дилеммой. Государство имеет в своем распоряжении чрезвычайно мощные убедительные методы завоевания подчинения. В случае неудач, оно имеет право покарать. Кроме того, человек рискует подвергнуться осуждению со стороны семьи, друзей, соседей, коллег по работе и даже христианских собратьев.
Мы легко поддаемся влиянию общества и времени, в котором мы живем, не только национализма в смысле непоколебимой преданности определенной нации, но и идеологий, которые пропагандирует эта нация. Если бы я был немцем в годы Гитлера, я бы находился под огромным социальным давлением, чтобы приветствовать моего соседа с поднятой правой рукой и словами: «Хайль Гитлер!» Если бы я был русским в годы Ленина и Сталина, я мог бы поддаться атеистической пропаганде и стать тем, кто уничтожает иконы, а не чтит их. Если бы я родился в рабовладельческом обществе и был среди тех, кто извлекал выгоду из такой дешевой рабочей силы, аргументы (некоторые из них библейские) в пользу рабства могли бы показаться убедительными. Если бы я был белым южноафриканцем во времена апартеида, мне было бы намного легче согласиться с апартеидом, чем противостоять ему. Когда все мои соседи вывешивают национальный флаг, смею ли я сделать то же самое?
Нет ничего более личного, чем совесть, которая всегда приближает человека к Десяти Заповедям и Нагорной проповеди. Если бы я обратил больше внимания на шепот собственной совести, какие трудные вопросы могли бы меня бросить вызов?
Джим Форест
международный секретарь Православного Братства Мира. Автор многочисленных книг, включая « Молитва с иконами», « Лестница блаженств», « Исповедь: дверь к прощению», и «Дорога в Эммаус: паломничество как образ жизни». Его автобиография «Пишем прямо с кривыми линиями» будет опубликована издательством Orbis Books в апреле.
* * *
Есть несколько способов избежать призыва на военную службу. Руководства по этому вопросу можно найти по адресу
ВКонтакте: vk.com/stoparmy
YouTube: youtube.com/stoparmy
Facebook: fb.me/stoparmy
а также
Telegram bot: https://realarmy.org/telegram-bot-dlya-realizacii-prava-ags/
* * *
1 «Франц Егерштеттер: Письма и сочинения из тюрьмы», изд. Эрна Путц; Книги Орбис, 2009.
2 Более подробную биографию см.: http://jimandnancyforest.com/2008/09/jagerstatter/
3 http://jimandnancyforest.com/2011/02/alexander-schmorell-a-witness-in-dark-times/
4 http://jimandnancyforest.com/2012/02/schmorell-canonization/
5 См. «Немецкие католики и гитлеровские войны: исследование социального контроля», Гордон Зан, University of Notre Dame Press.
6 Первая Книга Царств 19:12
7 Письмо автору, 11 января 2010 г.
8 Римлянам 8:14-17
9 http://www.vatican.va/archive/hist_councils/ii_vatican_council/documents/vat-ii_cons_19651207_gaudium-et-spes_en.html
10 Полный текст «Gaudium et spes»: http://www.vatican.va/archive/hist_councils/ii_vatican_council/documents/vat-ii_cons_19651207_gaudium-et-spes_en.html
11 Exodus 1:15-17
12 Сократ описывал своего даймона, свой «божественный знак», как никогда не говорящего ему, что делать, но инструктирующего его, чего не делать, оберегающего от неразумных поступков. Его ученик Платон писал в том же духе: «У меня есть божественное знамение [даймонион] от бога, которое… началось, когда я был ребенком. Это голос, и всякий раз, когда он говорит, он отвращает меня от того, что я собираюсь сделать, но никогда ни к чему не поворачивает». (Платон,, «Апология» 31с)
13. Марк Аврелий. «Медитации». Грегори Хейс (транс); Вайденфельд и Николсон. Лондон. 2003 стр. 70, 75
14 Римлянам 2:15, RSV
15 Деяния 23:1, RSV
16 1 Петра 3:21, РСВ
17 Иоанна 8:7-9, Авторизованная версия
18 Матфея 26:52
19 http://www.earlychristianwritings.com/didache.html
20 Контра Цельсум 3,8
21 См. https://en.wikipedia.org/wiki/Contra_Celsum; http://www.earlychristianwritings.com/origen.html
22 http://www.earlychristianwritings.com/text/justinmartyr-firstapology.html
23 Protrepticus 11,116 (перевод Томаса Мертона)
24 Protrepticus 10; http://www.earlychristianwritings.com/text/clement-exhortation.html
25 Paedogogus 1,12
26 https://en.wikipedia.org/wiki/Апостольская_традиция
27 Жития святых Батлера, изд. Герберт Терстон и Дональд Аттуотер (Нью-Йорк: Kenedy & Sons, издание 1963 г.); запись на 12 марта
28 Там же.; запись на 11 ноября
29 http://www.orthodoxa.org/GB/orthodoxy/canonlaw/canons1erconcileGB.htm
30 За мир свыше: Православный справочник о войне, мире и национализме, исправленное издание, изд. Хильдо Бос и Джим Форест, Православный научно-исследовательский институт, 2011 г.; стр. 50-1; https://incommunion.org/2006/02/19/святого Василия Блаженного на войне и покаянии/
31 «Не справедливой войны у отцов»: https://incommunion.org/2005/08/02/no-just-war-in-the-fathers/
32 Жития святых Батлера, изд. Герберт Терстон и Дональд Аттуотер (Нью-Йорк: Kenedy & Sons, издание 1963 г.); запись на 23 апреля
33 https://incommunion.org/2005/08/03/spiritual-combat-against-war/
