Фигура Святейшего Патриарха Филарета (Денисенко) занимает особое место в истории украинского православия. На протяжении десятилетий он был одним из самых заметных церковных деятелей постсоветского пространства, деятельность которых существенно повлияла на формирование национального церковного сознания и утверждение идеи автокефалии Украинской Церкви. Его недавнее «Духовное завещание», подписанное уже после создания Православной Церкви Украины, вызвало широкий резонанс как среди верующих, так и среди богословов и историков Церкви.
Документ совмещает личное духовное свидетельство с элементами церковно-политического видения. В нем Филарет выражает свою позицию по поводу будущего украинского православия, призывает к объединению всех ветвей в «единую независимую Церковь» и формулирует свое понимание миссии украинского духовенства. В то же время, завещание содержит положения, требующие канонического и богословского осмысления, в частности, относительно статуса ликвидированной УПЦ Киевского Патриархата, титула патриарха, природы автокефалии и возможности нового объединительного собора.
Предлагаю попытаться проанализировать «Духовное завещание» патриарха Филарета в свете православного канонического права и экклезиологии, особое внимание уделить вопросу, где проходит граница между харизматичным лидерством церковного деятеля и реальными границами канонического порядка, обеспечивающего единство и соборность Церкви.
- Историко-церковный контекст «Духовного завещания»
«Духовное завещание» Патриарха Филарета предстает как документ, подытоживающий целую эпоху украинского православия — от распада СССР до образования Православной Церкви Украины. Его текст носит не только личный характер, но и выражает попытку дать собственную интерпретацию исторических событий, связанных с борьбой за автокефалию, ролью Киевского Патриархата и местом Украины в мировом православии. Для предоставления контекста дальнейшему разбору документа, давайте вспомним ключевые события и их значение.
1.1. Ликвидация УПЦ Киевского Патриархата (2018 г.)
На Объединительном соборе 15 декабря 2018 года, состоявшемся в Софии Киевской, Украинская Православная Церковь Киевского Патриархата (УПЦ КП) и Украинская Автокефальная Православная Церковь (УАПЦ) приняли решение о самоликвидации. Их архиереи и духовенство, включая Патриарха Филарета, вошли в состав епископата Украинской Православной Церкви (УПЦ МП). Это решение было принято для того, чтобы Константинопольский Патриархат мог предоставить автокефалию единой Украинской Церкви как наследнице древней Киевской митрополии.
Таким образом, с момента Объединительного собора УПЦ КП перестала существовать как отдельная экклезиальная структура, а все ее права и обязанности перешли к митрополии Константинопольского патриархата, то есть к структуре, которая до этого называлась УПЦ МП. Любые попытки возобновления деятельности УПЦ КП после этого момента носят не канонический, а только историко-политический или символический характер.
1.2. Решение Константинополя по Патриарху Филарету
Перед предоставлением томоса об автокефалии Вселенский Патриарх Варфоломей снял анафему с Филарета, признав его в сане епископа, но не в сане патриарха, а митрополита Киевского. Этот акт был направлен не на подтверждение самопровозглашенного патриархата, а на восстановление канонического статуса архиерея, возвращающегося в общение с Матерью-Церковью.
Таким образом, титул «Патриарха Киевского и всея Руси-Украины», который продолжает употреблять Филарет, не имеет канонического признания в православном мире. Все Поместные Церкви признают его митрополитом на покои в составе ВТО.
1.3. Символическая роль завещания
Завещание было подписано в то время, когда авторитет Филарета в ВЦУ существенно уменьшился, но его историческая роль остается безоговорочной. Документ носит характер личного духовного свидетельства, в котором Патриарх пытается оставить морально-духовный посыл следующим поколениям верных, призывая к единству и любви.
В то же время в тексте присутствует элемент альтернативного видения церковного единства — Филарет фактически призывает к «новому объединительному собору», который должен создать единую независимую Церковь «ни от Москвы, ни от Константинополя». С канонической точки зрения, такая формула ставит под сомнение сам принцип автокефалии, предоставленной ПЦУ, и потому требует богословского анализа.
1.4. Контекст между харизмой и каноном
“Духовное завещание” одновременно является актом веры и попыткой пересмотра церковного устройства, что создает напряжение между харизматическим авторитетом личности и институциональным порядком Церкви. История православия неоднократно знала подобные случаи — когда сильные фигуры стремились сохранить свое духовное наследие по независимым инициативам (как в случае патриарха Тихона в 1920-х или митрополита Иосифа Слипого в 1970-х).
В этом смысле завещание Филарета можно рассматривать как последнее слово церковного деятеля, верящего, что его харизма превышает формальные границы канонических структур, но именно здесь и возникает необходимость четко различить — где кончается пастырский авторитет и начинается каноническая ответственность.
- Канонический статус УПЦ Киевского Патриархата
Вопрос канонического статуса Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата является ключевым для понимания «Духовного завещания» Патриарха Филарета. Именно вокруг этого аспекта развертывается главное напряжение между его исторической ролью как основателя национальной церковной традиции и объективными границами канонического порядка в Православии.
2.1. Самоликвидация УПЦ КП и создание ПЦУ
На Поместном соборе 15 декабря 2018 года УПЦ Киевского Патриархата под председательством Святейшего Патриарха Киевского и всея Руси-Украины Филарета было принято четкое решение:
«Прекратить деятельность религиозного объединения Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата путем объединения и присоединения к создаваемой Православной Церкви Украины.»
Это решение было закреплено протоколами Собора и подписано всеми епископами, включая самого Патриарха Филарета. Этим актом УПЦ КП самоликвидировалось как юридическое и каноническое лицо, передав все свои права, обязанности и имущество новой структуре — ВТО.
Таким образом, с 2018 года единственным каноническим продолжением украинского православия, признанным Константинополем, является Православная Церковь Украины, а УПЦ КП – исторически завершенная форма церковной жизни, не имеющая самостоятельного канонического статуса.
2.2. Признание Филарета Константинополем в сане митрополита
После решения Вселенского Патриарха Варфоломея от 11 октября 2018 года, Филарет был полностью восстановлен в епископском сане и принят в общение с Матерью-Церковью. В то же время ни в одном официальном документе не фигурирует титул «патриарх», а только «митрополит Киевский».
Это важный богословско-канонический момент: Константинополь не признал самопровозглашение патриархата в 1992 году, но вернул Филарета в каноническое общение со всем православным миром. С тех пор любое использование титула «Патриарх Киевский и всея Руси-Украины» носит исключительно почетный, а не канонический характер.
После образования ПЦУ, титул «Почетного Патриарха» был предоставлен Филарету как акт уважения и благодарности, но не как юридическое подтверждение патриаршего достоинства. В богословской терминологии это иконический (символический) титул, а не онтический (действительный).
2.3. Каноническое преемство Киевской митрополии
Ключевым в канонической логике Вселенского Патриархата стало возвращение к исторической преемственности Киевской митрополии, основанной в X веке. Согласно решению 2018 года, Константинополь отменил действие грамоты 1686 года, которым позволял Москве рукоположить Киевского митрополита, и возобновил свою прямую административную связь с Киевом.
Следовательно, ПЦУ — это не вновь Церковь, а каноническое устранение исторической Киевской митрополии, которая существовала до подчинения Москве. В этом смысле она является правопреемницей Киевской митрополии Константинопольского патриархата, известной до 2018 года как УПЦ МП, а не УПЦ КП или УАПЦ.
Собственно, этот принцип преемственности объясняет, почему Томос об автокефалии был адресован не новой структуре, а «Святому Митрополиту Киевскому и всей Украине, Предстоятелю Православной Церкви в Украине» — то есть главе митрополии, которая является дочерью Константинополя.
2.4. Границы самопровозглашения в церковном праве
С точки зрения канонической традиции ни одна Церковь не может самостоятельно провозгласить себя патриархатом.
Исторические примеры это подтверждают:
Русская Православная Церковь стала патриархатом в 1589-1593 гг. после официального признания Константинополем, а не путем самопровозглашения.
Болгарская Церковь, провозгласившая себя патриархатом в 1872 г., была признана только через 73 года (в 1945 г.) после отмены схизмы.
Грузинский патриархат, восстановленный в 1917 г., получил признание Константинополя только в 1990 г.
Даже в случае УГКЦ — титул патриарха Иосифа Слепого остался моральным и символическим, без юридического подтверждения Святым Престолом.
Эти примеры свидетельствуют, что патриархат – это признанное, а не провозглашенное достоинство. Следовательно, возрождение титула «Патриарха Киевского» вне признания Вселенского престола противоречит самой канонической логике Православия.
2.5. Современный статус Патриарха Филарета
Сегодня в мировом православии у Филарета есть сан митрополита Киевского на покои — то есть архиерея, который не осуществляет административного руководства, но сохраняет честь старшинства. В ВЦУ его положение сродни статусу архиереев на покои в других Православных Церквах, которые сохраняют свой сан и титул без активного управления (например, митрополит Пантелеймон в Финляндии или митрополит Иосиф в Северной Америке).
После образования ПЦУ в декабре 2018 года Филарету был присвоен титул Почетного Патриарха (Patriarcha honoris causa) — не как каноническое достоинство, а как знак уважения и благодарности за его многолетнее служение и историческую роль в становлении украинского православия.
Таким образом, «Духовное завещание» следует рассматривать не как акт юридической воли предстоятеля, а как духовное свидетельство старца, стремящегося оставить свое богословское и национальное завещание Церкви, которую когда-то возглавляло, поэтому не может толковаться как юридический или административный акт, а лишь как морально-духовный документ.
- Титул и статус патриарха: исторические параллели
Вопрос титула «патриарха» в Православной Церкви относится к области канонической иерархии чести, а не догматического учения. Это звание – признак признанной церковной зрелости и соборного авторитета определенной Поместной Церкви. Поэтому история патриархатов показывает: ни один из них не возникал путем самопровозглашения — их статус всегда подтверждался либо Вселенским Собором, либо Вселенским Патриархом, либо всеправославным консенсусом.
3.1. Исторические образцы установки патриархатов
Константинопольский патриархат получил первенство чести после 28 правила IV Вселенского собора (451 г.), который признал его «вторым после Рима» — не по собственному решению, а соборным актом.
Антиохийский, Александрийский и Иерусалимский патриархаты также утвердили свой статус из-за решения Вселенских соборов, а не из-за внутренних постановлений.
Русская Православная Церковь (РПЦ) стала патриархатом в 1589–1593 гг., когда Константинопольский патриарх Иеремия II лично прибыл в Москву и благословил поставление патриарха Иова. Без этого признания Московская кафедра оставалась митрополией.
Сербская Церковь получила признание патриархата от Константинополя в 1346 г., однако после падения Сербского царства ее статус был снят и восстановлен в 1920 г. после всеправославного подтверждения.
Румынская Церковь была вознесена в патриархат в 1925 г. также с согласия Константинополя.
Болгарская Церковь, самовольно провозгласившая себя патриархатом в 1872 г., была признана только в 1945 г., после официального примирения со Вселенским престолом.
Грузинская Церковь, самовольно восстановившая патриархат в 1917 г., получила каноническое признание в 1990 г.
Эти примеры свидетельствуют: каноническое право не знает прецедента «самопровозглашенного патриархата», который был бы признан без внешнего подтверждения.
3.2. Параллели в восточном католицизме: пример Иосифа Слепого
Интересным богословским параллелью ситуация в Украинской Греко-Католической Церкви. После выхода из заключения митрополит Иосиф Слепой в 1975 году начал использовать титул «Патриарх Киево-Галицкий и всея Руси», аргументируя это исторической преемственностью Киевской митрополии. Однако Римский Апостольский Престол не признал этот титул, оставив Иосифа в статусе Верховного Архиепископа.
Этот случай ярко иллюстрирует общий принцип: титул патриарха является актом признания, а не самообретения. Даже в сообществе, где папа имеет полноту власти, титул бездействует без его официального подтверждения. Тем более, это касается православной экклезиологии, где каждая Церковь действует в рамках соборного консенсуса.
3.3. Богословское понимание патриархата
С богословской точки зрения, патриархат не является отдельной «ступенью святости», а скорее выражением соборности Церкви на определенной территории. Он не самоцель, а форма управления, отражающая зрелость церковной жизни. Патриарх является первым среди равных (primus inter pares) среди епископов своей Церкви, но не владельцем церковной власти.
Поэтому самопровозглашение патриархата без соборного подтверждения противоречит самой природе православной экклезиологии, где власть не индивидуальна, а коллегиальна. В этом контексте утверждение Филарета о «восстановлении независимой Церкви с патриаршим строем» выглядит скорее политическим лозунгом, нежели богословской формулой.
3.4. Вывод
патриархат – это признанная форма церковного бытия, а не самопровозглашенная;
ни одна Поместная Церковь не утверждала свой патриархальный статус без согласия Вселенского престола;
титул «почетного патриарха» Филарета является символом уважения, но не канонического предстояния.
Следовательно, утверждение «сохранить патриархат Киевский» в его завещании не имеет канонического основания, но может быть понято в контексте личной духовной идентичности Филарета, который считает себя хранителем исторической идеи украинской церковной независимости.
- Киевская митрополия в свете томоса 2018 года
Томос, предоставленный Православной Церкви Украины 6 января 2019, стал кульминацией длительного процесса восстановления канонической наследственности Киевской митрополии. Его содержание и структура демонстрируют, что Константинополь действовал не как «посредник между конфессиями», а как Матерь-Церковь, восстанавливающая нарушенный исторический порядок.
4.1. Киевская митрополия как историческая основа
Константинопольский патриархат не создавал новую церковную единицу, а возвращал под свою омофор территорию, исторически принадлежавшую ему до 1686 года. Соответственно, ПЦУ не является «новообразованием», а каноническим продолжением древней Киевской кафедры, известной еще со времен митрополита Михаила (988 г.).
Именно поэтому в тексте Томоса подчеркивается, что автокефалия предоставляется Святейшему Митрополиту Киевскому и всей Украины — не патриарху, не главе новой конфессии, а митрополиту древней кафедры, которая восстанавливает связь с Матерью-Церковью.
4.2. Принцип «возвращение в лоно»
Вселенский патриарх Варфоломей, упраздняя грамоту 1686 года, не создавал новой юрисдикции, а восстанавливал каноническая связь, нарушенная историческими обстоятельствами. Это решение имело экклезиологическую, а не политическую природу: оно было актом οἰκονομία — пастырского милосердия для исцеления разделения.
В этом контексте ПЦУ — не результат самостоятельного объединения украинских Церквей, а следствие признания Киева как митрополии Константинополя, которой предоставлено право внутреннего самоуправления (автокефалии).
4.3. Евхаристическая продолжительность и отсутствие разрыва
Богословски важно подчеркнуть, что Томос не прервал, а восстановил евхаристическую связь части украинского православия с полнотой Вселенского Православия. Администрирование Киевской митрополии Московским патриархатом в 1686–2018 гг. не ликвидировало каноническую сущность Киевской Церкви, но создавало аномалию в общении, которую Константинополь исправил.
Таким образом, ПЦУ является не третьим путем между Москвой и Киевским Патриархатом, а канонической нормой, возвращающей Киев в лоно Вселенского православия.
4.4. Последствия определения наследственности
С канонической точки зрения, преемственность Киевской митрополии теперь прослеживается следующим образом: Константинополь → Киевская митрополия (988–1686) → Московская митрополия (1686–2018, временное управление) → Константинополь → ВТО.
Эта схема означает, что остатки УПЦ МП после 2018 года потеряли статус автономии Константинополя и, действуя в подчинении Москве, покинули каноническую территорию Киева. В то же время ПЦУ стала единственной канонической церковью на украинской территории, признанной Матерью-Церковью и другими поместными православными церквями.
4.5. Богословское значение восстановленного единства
В православной традиции каноничность не тождественна количеству приходов или политическому влиянию. Она определяется единством в вере и Таинствах и верностью древнему каноническому порядку. Томос, выданный Константинополем, предоставил ПЦУ полноту канонической легитимности, что не зависит от политических обстоятельств или количества признавших его иерархов.
Исторический пример — Берестейская уния 1596 г.: тогда только два епископа остались в православии, но именно они сохранили каноническую преемственность Киевской митрополии. Аналогично, даже частичное участие епископата УПЦ МП в создании ВТО не преуменьшает каноническую силу автокефалии, поскольку она предоставлена Вселенским престолом, который имеет первоначальное право на территориальную юрисдикцию.
4.6. Вывод
Киевская митрополия не символ, а каноническая реальность, восстановленная в своей исторической форме. ПЦУ является прямым продолжением этой митрополии, в то время как УПЦ КП и УАПЦ были лишь этапами поиска этой тяжести. Томос Константинополя устранил потребность в «самопровозглашенной независимости», заменив ее признанной автокефалией.
Именно поэтому любые попытки «нового объединительного собора» вне ПЦУ не могут иметь канонической силы — не потому, что Церковь «не хочет единства», а потому, что единство уже восстановлено в каноническом порядке.
- Богословское значение церковной независимости
В христианской традиции понятие автокефалии имеет скорее административное, чем догматическое содержание. Оно не касается сущности веры, но определяет форму управления Церковью на определенной территории. Как отмечал святой Василий Великий, часть церковных учреждений основывается на писаном предании, а часть — на апостольских обычаях, и оба имеют одинаковую силу для сохранения единства Церкви. Именно эта логика – сочетание верности традиции с пастырской гибкостью – лежит в основе решения Константинополя предоставить автокефалию Православной Церкви Украины по икономии, то есть по любви и благоразумию, а не как прецедент юридического характера.
5.1. Автокефалия как средство, а не мишень
С богословской точки зрения, независимость Церкви не самоцель, а средство для лучшего служения Христу в конкретном народе. Как отмечал о. Иоанн Мейендорф, автокефалия — это не политический акт независимости, а выражение церковной зрелости и способности свидетельствовать веру в собственном культурном контексте.
Следовательно, создание ВТО не является “разрывом” с Москвой, а лечением ненормального состояния, в котором поместное сообщество не могло самостоятельно осуществлять свое призвание.
5.2. Евангельское измерение свободы
Евангельское понятие свободы – это не автономность, а свободное служение в любви. Так и церковная свобода — не в самоизоляции от других, а в возможности свидетельствовать истину Христа без внешнего давления. Поэтому Церковь может быть свободна даже без автокефалии (как это было в первые века), и наоборот — может быть несвободна, будучи формально независимой, если теряет единство веры и любви, ярким примером чего сегодня служит РПЦ.
Отсюда следует богословское заключение: автокефалия имеет смысл только тогда, когда служит единству и спасению, а не самоутверждению.
5.3. Икономия как принцип пастырского решения
Как уже отмечалось выше, решение Константинополя предоставить автокефалию ВТО было актом οἰκονομία, то есть пастырского вывески, направленного на исцеление раскола. Это не политическая амнистия, а богословский жест — признание того, что единство во Христе важнее процедурной последовательности.
Стоит напомнить, что и в древности автокефалии часто предоставлялись «после факта» — когда община уже существовала как церковная а действительность. Так, с Церквями Грузии, Сербии, Болгарии, а также с Русской митрополией в XV–XVI вв.
В этом смысле ПЦУ получила автокефалию не как награду за каноническую дисциплину, а как плод зрелой веры украинского народа, выдержавшего преследование, разделение и испытание войной.
5.4. Разница между «каноничностью» и «легитимностью»
В завещании Филарета звучит мысль о «независимой Церкви ни от Москвы, ни от Константинополя». С богословской перспективы это внутренне противоречивая формула, ведь каноничность всегда предполагает взаимозависимость — никто не является «самой Церковью», но существует только в общине других поместных Церквей.
Церковная легитимность – это признание единства, а не «собственного статуса». Как в Евхаристии мы не творим Тело Христово «сами по себе», а принимаем Его как дар, так и Церковь не может «дарить себе автокефалию». Это всегда акт принятия, а не самоназначение.
5.5. Автокефалия и вселенское единство
В православной экклезиологии каждая автокефальная Церковь является местным проявлением единой Церкви Христовой, а не ветвью. Как писал архимандрит Киприан (Керн), «автокефалия — это лишь организационная форма того же Божественного единства». Поэтому украинская автокефалия не является «выходом» из вселенского православия, а вхождением в него естественным образом, из-за возвращения к канонической тяжести.
В свете слова завещания о “независимости ни от Москвы, ни от Константинополя” скорее выражают эмоциональную память борьбы, чем богословское учение. Ибо Церковь всегда «зависима» от Христа и через Него — от полноты своего Тела.
5.6. Вывод
Церковная независимость не является абсолютной ценностью, а формой служения. Константинополь предоставил ПЦУ автокефалию по икономии, чтобы сохранить единство веры, а не утвердить политическую самодостаточность. С богословской точки зрения, стремление к полной «независимости» без единства с Матерью-Церковью является искушением автокефального изоляционизма, что всегда ведет к разделению.
И наоборот, подлинная свобода Церкви состоит в верности Христу, в общем служении и в способности принимать решения «не по гордости, но по любви» (1 Кор. 16:14).
- Новый соединительный собор и возможные формы присоединения
Призыв Патриарха Филарета в “Духовном завещании” к новому объединительному собору “для создания единой Церкви независимой ни от Москвы, ни от Константинополя” является ключевым моментом, требующим канонического толкования. Этот пункт выглядит логичным продолжением его исторической миссии — борьбы за церковную независимость, но в то же время вступает в прямое напряжение с существующим каноническим порядком, восстановленным Томосом в 2019 году.
6.1. Соборность и канонические границы
В православной традиции собор не является парламентом, который может создавать новые Церкви или самочинно определять юрисдикции. Его легитимность всегда происходит от канонической полноты, то есть общности с Матерью-Церковью — Вселенским Патриархатом Константинополя, который имеет первенство чести и особые координационные полномочия по делам межпоместного значения.
Новый собор, который мог бы иметь силу, возможен только в пределах ПЦУ, то есть Церкви, уже имеющей признанную автокефалию. Любое другое «собрание» архиереев, действующее вне Томоса, не является «объединительным», а лишь создает новую форму разделения, подобно ситуациям в Болгарской или Македонской Церквах прошлого века.
6.2. Каноническая логика присоединения
Если какие-то группы или иерархи желают войти в единство, это происходит не через новый собор, а через присоединение к уже существующей автокефальной структуры. Такая процедура четко очерчена в 8-м правиле I Вселенского собора и подтверждена практикой Константинопольского престола.
С исторической перспективы, объединение может предусматривать:
сохранение внутренних традиций (как это было в случае присоединения УАПЦ к ВТО);
участие представителей новоприсоединенных общин в следующем Поместном соборе ВТО с правом голоса;
возможность избрания нового предстоятеля – но в пределах действующей автокефалии, а не вне ее.
Таким образом, любой новый собор может быть только собором расширения ВЦУ, а не создания новой церковной структуры.
6.3. Прецеденты исторических объединений
Подобные модели уже существовали:
В 1945 г. Болгарская Церковь после десятилетий раскола присоединилась к Вселенскому православию, проведя собор в пределах признанной автокефалии, а не через новое самопровозглашение.
В 1990-х годах Грузинская Церковь приняла часть своей диаспоры, не создавая «параллельной» структуры, а интегрировав ее через сослужение.
В 1620 г. после унии 1596 православные епископы, оставшиеся верными Константинополю, восстановили Киевскую митрополию не как «новую Церковь», а как восстановление непрерывности канонической жизни.
Следовательно, модель, которую предлагает завещание, не имеет соответствий в канонической истории: ни разу не существовало прецедента «создание» Церкви, которая уже имела Томос автокефалии.
6.4. Богословское толкование единства
В богословском смысле Церковь не объединяется через административные акты, а существует в единстве через Евхаристию. Если евхаристическое общение установлено, объединение уже состоялось; если же его нет, то ни один собор не в силах его создать. Это принципиально важно: собор не творит единства, он только его выражает.
В таком ключе “объединительный собор”, о котором говорит Филарет, мог бы иметь смысл только как молитвенный акт примирения в рамках ВТО – но не как “основание новой Церкви”.
6.5. Канонические последствия альтернативного собора
Если же кто-то попытается реализовать идею «нового объединительного собора» вне ПЦУ, то:
такая структура не будет иметь евхаристического общения ни с Константинополем, ни с другими поместными Церквами;
ее решения будут неканоническими и внутренне недействительными (согласно 31 апостольному правилу о запрете самовольного собрания епископов);
а ее «иерархия» — без права совершения Таинств вне своей среды.
Поэтому подобная инициатива даже с благими намерениями привела бы не к единству, а к повторению судьбы “альтернативных” церквей начала 1990-х.
6.6. Богословский результат
С канонической и богословской точки зрения, путь единства заключается не в создании новых структур, а в постепенном присоединении всех ветвей украинского православия к уже признанной автокефальной ВТО. Это присоединение не умаляет ни исторической роли, ни достоинства тех, кто его осуществляет, наоборот, оно восстанавливает их в полноте общения.
Поэтому единственно возможная перспектива «нового соединительного собора» — это собор присоединения, а не собор основания. В терминах канонического права — restauratio unitatis, а не constitutio ecclesiae.
- Исторические параллели и продолжительность канонического мышления
Чтобы понять богословское и каноническое значение событий, связанных с Духовным завещанием Патриарха Филарета, следует взглянуть на исторические прецеденты, когда украинская церковная традиция проходила через подобные кризисы — разделения, унии, самопровозглашения и восстановления канонического единства. Такие параллели позволяют различить, где Церковь творит историю через действие Святого Духа, а где история пытается создать Церковь своими руками.
7.1. Берестейская уния 1596 г. и православная реакция
Берестейский собор 1596 стал моментом разлома: часть православного епископата Киевской митрополии приняла унию с Римом, другая — осталась верна Константинополю. По разным данным, на соборе в Бресте в 1596 г. только небольшое количество епископов – среди них Гедеон Балабан и Михаил Копистенский – не поддержали унию; другие подписали соответствующие акты. С формальной точки зрения именно они остались «меньшинством», однако каноническая преемственность сохранилась именно за ними.
В богословском измерении это означало: количество не определяет истину, а истина находится там, где сохраняется верность евхаристическому единству со Вселенской Церковью и каноническому порядку. То же касается и ВТО — даже если часть епископов не присоединилась к Томосу, каноническая сила акта не зависит от арифметического большинства, потому что действует от имени Матери-Церкви.
7.2. Восстановление православной иерархии 1620
Когда после унии православная иерархия на украинских землях фактически перестала существовать, в 1620 году Константинопольский патриарх Тимофей III направил в Киев Иерусалимского патриарха Феофана, рукоположенного епископством. Этот акт не создал «новую Церковь», а восстановил непрерывность древней Киевской митрополии, действовавшей со времен крещения Руси.
В церковной памяти это событие воспринимается не как «реорганизация», а как resurrectio — «воскресение» Церкви после насильственного порабощения. Подобный смысл имеет и Томос 2019: он не начал новую Церковь, а поднял из небытия исторический каночный порядок и восстановил администрирование митрополии, чье каноническое подчинение исказили политические имперские обстоятельства.
7.3. Автокефальные движения ХХ века
В ХХ веке православный мир пережил ряд попыток самопровозглашенных автокефалий – в Польше, Чехословакии, Болгарии, Грузии, а также в Украине (1921, 1942, 1992). Опыт показал: ни одна из них не была признана до тех пор, пока не произошло вмешательство Матери-Церкви.
Польская автокефалия 1924 года легитимна только после благословения Константинополя.
Грузинская автокефалия 1917 года — признана в 1990 г. тем же Константинопольским престолом.
Болгарская – после примирения 1945 г.
В каждом случае окончательный акт канонического признания приходил извне, не изнутри.
Этот факт повторяет одну богословскую истину: Церковь не самотворна, а соборна, она не «выдает сама себе грамоту», а принимает ее как знак единства в Духе.
7.4. Параллель с современной ситуацией в ВЦУ
Современная Православная Церковь Украины – это не эксперимент, а возвращение к той же логике, по которой действовали патриархи XVII ст. Она продолжает линию, которая началась с крещения Руси, прошла через разделение 1596 г. и восстановление 1620 г. Именно поэтому Томос 2019 не является «новым актом», но восстановлением канонического порядка, прерванного 333 года назад.
Из этого следует, что любая попытка «создать новую Церковь» после Томоса — это повторение ошибки униатского типа: когда вместо присоединения к исторической тяготности избирается создание альтернативной структуры.
7.5. Непрерывность канонической идеи Киева
От князя Владимира до сегодняшнего дня идея Киева как духовного центра стоит не в политическом, а в евхаристическом измерении. Киевская кафедра – это место, где Церковь всегда искала единства, а не власти. Поэтому любое «возрождение» Киевского патриархата вне Томоса будет антиномичным самой киевской традиции, которая всегда строила свою идентичность в связи с Вселенским престолом.
Как показывает история, когда Киев находился в общении с Константинополем, он становился центром духовного творчества; а когда изолировался — приходил в упадок и становился объектом внешнего контроля.
7.6. Итог
История украинского православия учит, что Церковь восстанавливается не из-за разрывов, а из-за возвращения к источнику благодати. Брестский раскол завершился не созданием новой Церкви, а восстановлением древней митрополии; разделение ХХ века — не утверждение патриархата, а возвращение к признанной автокефалии.
Таким образом, каноническая тяга Киевской митрополии — это главный критерий истинности во всех исторических эпохах. И именно он — лучший ответ на завещание Филарета: не новые структуры, а верность преемственности евхаристического бытия Церкви.
- Богословское заключение и значение “Духовного завещания”
«Духовное завещание» Патриарха Филарета — это не просто документ, написанный на склоне его жизни, а итог целой эпохи украинского православия. В нём смешиваются две плоскости — харизма личного свидетельства и канонические границы церковного бытия. Именно на стыке этих двух измерений – человеческого и соборного – возникает потребность богословского различения: что принадлежит духовному наследию, а что не может быть принято как каноническое решение Церкви.
8.1. «Завещание» как акт веры
По сути, документ является исповедью веры, актом личного осмысления служения, которое Патриарх Филарет посвятил утверждению украинской церковной независимости. Его слова о любви, единстве и сохранении веры – это подлинное духовное свидетельство человека, прожившего жизнь в борьбе за Церковь. В этом смысле «Духовное завещание» имеет моральный вес как духовное руководство для будущих поколений, призывающее сохранять любовь и служение народу во имя Христа.
Однако, как и во многих подобных исторических текстах, наряду с духовной идеей присутствует элемент человеческого видения Церкви — стремление «завершить» историю своим итогом, очертить границы будущего своим авторитетом. И здесь возникает потребность канонического анализа.
8.2. Пределы канонического действия
С точки зрения церковного права завещание не может быть административным актом, определяющим будущий статус Церкви или ее устройство. После Объединительного собора 2018 года Филарет не является предстоятелем Церкви, поэтому его призывы к “новому объединительному собору” или “созданию независимой Церкви” не имеют канонической силы. В то же время эти слова не следует воспринимать как раскол, если их истолковывать в свете духовного символизма: скорее как призыв к духовному обновлению единства, а не к юридическому разделению.
В богословской перспективе это типичный случай «харизматического слова», которое имеет силу только тогда, когда его принимает сообщество в духе любви, а не в форме приказа.
8.3. Вклад Филарета в церковную историю
Независимо от канонических оценок Патриарх Филарет остается одним из самых влиятельных церковных деятелей современной Украины. Без его настойчивости, энергии и жертвенности вряд ли было бы возможно движение в автокефалию. Однако история Церкви свидетельствует: харизма не равна каноничности. Сила личности может пробудить народ и дать начало процессу, но завершение этого процесса принадлежит не человеку, а соборному разуму Церкви.
В этом смысле Филарет выполнил свою миссию: он стал проводником истории, но не законодателем канонического порядка.
8.4. Теологическая символика «завета»
Если читать текст в духе богословской герменевтики, то его главная тема не власть, а единство и преемственность. Под внешней формой призыва к независимости скрыто более глубокое стремление: чтобы украинская Церковь сохранила лицо и не растворилась в чужих моделях — ни московской централизации, ни константинопольской бюрократии. Это чувство пастырской ответственности, а не политической амбиции, есть зерно, которое Церковь может принять как духовный опыт.
8.5. Преемственность и смирение как завершение пути
В духовной традиции Церкви конец служения – это всегда момент смирения. Так же, как св. Игнатий Богоносец перед казнью сказал: «Теперь я начинаю быть учеником», — так и Патриарх Филарет в конце своего пути оставляет свидетельства не только о борьбе, но и о надежде. Он стремился видеть Церковь единой, даже если представлял это единство в своих категориях. Церковь же, принимая его духовное наследие, должна очистить его от личных акцентов и сохранить главное призыв к любви и верности Христу.
8.6. Окончательный вывод
“Духовное завещание” Филарета – это личное свидетельство о вере и призвании, но не нормативный документ Церкви. Его значение заключается не в попытке «исправить» Томос, а в том, чтобы напомнить о духовной сущности автокефалии – служении Богу в свободе любви. С канонической точки зрения, все будущие процессы единения могут и должны происходить в пределах Православной Церкви Украины, потому что именно она несет благодатную преемственность Киевской митрополии. А духовное наследие Филарета – это напоминание о жертвенной стороне служения, которое нередко превышает человеческие границы, но всегда должно завершаться в смирении перед Христом и Его Церковью.
Автор: Εργάτης Εικονικός
